— Чего разулыбался с утра ... будто дурачок на свиданке? — Витька в свои семьдесят шесть проиграл битву с запором и ждёт приглашения в клизменную, потому ненавидит всех, особенно меня, и впрямь проснувшегося в прекрасном настроении.
— Да ладно тебе, — защищает меня Толя, другой сосед по палате, лет на десять моложе Витьки и на четверть века мудрее его же, — все мальчишки — дураки... Вот я в его годы... — что же именно он натворил в мои годы, Толя так ни разу и не рассказал, хотя заикался не раз.
Я не переспрашиваю, как сделал бы раньше, — просто молчу, потому что знаю: ларчик когда-нибудь откроется сам. Или придумаю за него окончание для будущей книги, как иногда случается.
В этот раз откровения прервал виброзвонок телефона Толи. Звонят ему часто: жена, каждый день, утром и вечером («Она у меня такая... такая... очень её уважаю...»); друзья с работы и секретарша — уточнить какие-то цифры; дочь-фармацевт — каждый день в обед, рассказать, что очередные таблетки ему не помогут, вот послушался бы её; через день дочь приходит с пугающимся тестя мужем, на глазах становящимся ниже своих и без того не баскетбольных ста шестидесяти пяти с кепкой, приносит отцу полезные злаки, недозрелые фрукты («Сахара меньше!»), дюже полезный сердечникам, по её словам, чай от «Принцессы Нури» и записочки от внуков.
На сегодняшний номер позвонившего Толя какое-то время взирал удивлённо, пытаясь разобраться в кажущемся упорядоченном беспорядке цифр, отставив экран подальше от глаз, но всё же ответил, после первой же фразы абонента вскочив неловко с кровати, потом снова рухнув на неё, начав заикаться и сипло выталкивать из себя новые слова.
Из палаты во время разговора, как тут принято делать, он не вышел, потому мы с Витькой оставили его одного, тем более что нас на первом этаже ждала электрокардиограмма.
Когда мы вернулись, Толя сидел растерянный, глядя перед собой, увидев же нас, начал почти бессвязно рассказывать, будто с середины, начиная приходить в себя не сразу:
— Это сколько... девятнадцать... двадцать лет назад уже?.. Двадцать, да... Пришёл заказ в бюро наше, вот меня и отправили на три недели в Свердловск — домики для вахтовиков, сборно-разборные конструкции, ещё там разные мелочи для газовиков нужны им были... — Толя инженер-конструктор, чертёжник, проектировщик и много кто ещё до кучи, может наваять на ватмане хоть сопло ракеты, хоть полный анфас и профиль землеройной машины — старая школа. — И я поехал, чтобы развеяться — и платили хорошо, плюс командировочные и процент от заказчика, и с женой было тогда не очень...
И могли мы с той женщиной не познакомиться, она вообще ниже этажом сидела, но зашла за кохиноровской резинкой — и тут... И мы вечером куда-то пошли, потом ещё, потом гуляли по дороге — машин тогда было меньше, да и ночь, какие машины... И по сугробам прыгали, и снежки лепили — как ребятня, хотя обоим... ну она-то помоложе, но не в этом дело...
И согреться решили, замёрзли как цуцики, а тут дверь приоткрыта — то ли подсобка, то ли... Я потом смотрел по гугл-картам, — Толя у нас, оказывается, продвинутый пользователь, — там, если на мэрию их смотреть, то слева улочка идёт, вот по правой стороне мы и нашли ту дверцу, сейчас там то ли паб «Дублин», то ли что...
В «Дублине» я был, когда приезжал в Екатеринбург по приглашению журнала «Урал», паб действительно на этой улочке, что слева от мэрии, а где там могла оказаться подсобка — кто её знает, но об этом я молчу, чтобы не прервать откровений соседа по палате.
— И вот мы залетели в эту подсобку, а там тепло, ацетоном пахнет, стремянки какие-то вокруг, кисти, и она меня, знаешь, вот так ка-а-а-ак сгребёт, — Толя снова вскочил с кровати и схватил ещё недавно парализованной рукой столик для еды, такой тут у каждого, с выставлением высоты и блокировкой колёс, быстро перевернул его столешницей к себе и, уже обеими руками, прижал к животу, — вот так!.. А потом... ох, потом так завертелось, что ты...
Я Толю понимаю — я тоже не умею рассказывать о сексе, совершенно не представляю, что интересного в поступательно-возвратных фрикциях, для меня секс — это нечто совсем другое, это она, берущая тебя за руку и прижимающаяся к тебе так, что реакцию на это не скрыть от прохожих, хотя вы лишь невинно прогуливаетесь; это тот кабак, где покрасневшая официантка тактично позабыла про нас на какое-то время, как и весь персонал; это любимый кинозал — привет Вселенной «Марвел» — где всё неожиданно и спонтанно — именно это для меня секс.
— И после мы с ней, — уже закончил с неловкими моментами Толя, — каждый день пораньше освобождались и убегали-уезжали куда-нибудь — в этот их городок атомщиков, закрытый, заснеженный, тихий, или гуляли по улицам, снова в снегу бултыхались и шли потом согреваться в ту любимую подсобку с так и не выветриваемым запахом ацетона, а потом снова на улицу, в сугроб, будто пьяные, хотя и не требовалось нам тогда выпить даже... А потом мне уезжать... — Толя не замечает, что часто обрывает фразы на середине, но мы с Витькой молчим, боясь сбить, и он продолжает, то затихая, то срываясь, что-то пытаясь объяснить:
— И тут мне возвращаться, а нам всё мало, каждая минута дорога, и надо решаться... А дома Наташке поступать через год или два... за кооператив не выплачено... Тут ещё жена позвонила — по женской части у дочки больницы начались, клиники, врачи... Потом снова что-то... Собирался позвонить, да сначала одно, потом другое, а там уж — куда, кому... Первые годы в тот день — это ж, выходит... вчера юбилей... Да, так первые годы в этот день гулять уходил, по снегу шарашился, по сугробам, коньяку с собой брал фляжку — и будто с ней... А потом связки порвал, не погулять...
А как дачу красили — зашел, запах ацетона почуял, всех выгнал, сел на пол и... Да-а... И теперь вот звонит она откуда-то с Америки и здоровья желает...
Да нет, никаких совпадений, — будто спорит он с кем-то, — она давно хотела разыскать, написала на адрес той конторы, где мы с ней... они дали контакты моего бюро старого, оно ещё на плаву, мне тамошний начальник заказы ещё долго подкидывал, хоть давненько уже не общались.
Он им мою нынешнюю фирму слил, а там уж секретарша-доброхотка доложила, что я в больнице, и телефон дала... Теперь вот она, та, моя, звонит, интересуется, что с домом, который для себя проектировал, как дочка, как с работой... Дала скайп, выйду — поговорим ещё...
— А ты сам-то, сам о чем-то её спросил — как в Америке оказалась, давно ли, что с семьёй, как жизнь сложилась?! — не выдерживает Витька, справедливо считающий рассказ неполным.
Толя осекается, растерянно смотрит на экран телефона и признаётся, подняв на нас глаза:
— Спросил... спросил её, за кого голосовала — за Хилари или за Трампа...
Сначала начинает мелко кашлять Витька, так он смеётся, следом гоготнул я, не сразу поняв, что это действительно всё, что спросил Толя у героини своей истории, ничего не зная о ней два десятка лет.
Толя присоединяется к хохоту последним, сначала с неловкостью, а потом уже в полный голос.
Когда мы, дождавшись Витьку из клизменной, усаживаемся пить полезный чай от «Принцессы Нури», Витька первый же глоток выфыркивает откуда-то из носа и снова начинает кашляюще хихикать, растягивая слова:
— Тра-а-амп, а!.. Тра-а-амп!..
И правда, все мальчишки — ду-ра-ки.
Виталий Сероклинов
Фото depositphotos.com
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции
